«Действует разрушающе и плодит озлобление»

Таково одно из последствий эстонизации русской школы, на которое общественность указывала властям еще в довоенной республике. Сразу после восстановления независимости Эстонии все продолжилось как будто с того же места.

 Эстонская Республика образца 1930-х годов, как известно, была не самой демократической страной в мире. Эстонская Республика образца ХХI века являет собой образец демократии и уважения к правам человека, как утверждают наши руководители. А между тем, как тогда Эстонское государство душило русскую школу, так это происходит и сейчас.

«...Количество уроков на родном языке всячески сокращается. [...]

Запуганный учитель все свое внимание сосредотачивает только на эстонском языке. Остальные уроки, в том числе и родного языка, отходят на второй план. По ряду предметов ребят заставляют зазубривать ответы по-эстонски, хотя предметы эти должны преподаваться на родном языке. […] Уровень знаний, даваемых школой, снижается. Это развал русской школы, вредный для детей, для государства. […] Что дает такая эстонизация? Носит ли она творческий характер или, наоборот, действует разрушающе? Мы считаем себя обязанными сказать, что такая политика сеет национальную рознь, плодит озлобление...»

«...Русские школы и детские сады находятся под постоянной угрозой эстонизации, а русские дети, соответственно, под угрозой насильственной ассимиляции. Это целенаправленная политика, которая проводится с целью маргинализации русского национального меньшинства путем ограничения доступа к образованию на родном языке...»

Первая цитата – из обращения русской общественности к президенту ЭР Константину Пятсу. Направлено ему в феврале 1939 года.

Вторая – из выступления представителя организации «Русская школа в Эстонии» на ХII Форуме ООН по вопросам национальных меньшинств. Состоялось в декабре 2019 года.

Как видим, оба документа практически идентичны. А ведь их разделяют 80 лет.

Для Эстонской Республики, во всяком случае, для политических сил, определяющих ее стратегический курс, эстонизация русской школы, судя по всему, является приоритетной целью с самого начала. Уже через год после восстановления независимости, 19 ноября 1992 года, директор Института иноязычного образования Антс Эльвик заявил, что русской национальной школы в Эстонии не должно быть и не будет. А должна быть и будет эстонская школа. По духу и содержанию. Русский язык обучения он допускал до шестого класса. Дальше – только на эстонском.

А 15 сентября 1993 года был принят Закон об основной школе и гимназии, согласно которому с 2000 года в гимназиях язык обучения должен быть эстонский. (В основной школе допускался иной язык обучения при соблюдении определенных условий).

В этой части закон к назначенному сроку в силу не вступил. Это оказалось невозможно даже после семилетнего подготовительного периода.

Тогда была изобретена формула 60/40, обретшая силу закона.

Хотя, говорят, и с 60/40 школы испытывают трудности, известным политическим силам не терпится сделать все-таки как можно быстрее 100/0, и желательно начиная с детского сада.

С точки зрения простой логики, этому нет никакого рационального объяснения. Ведь всем очевидно, что сохранение образования на русском языке – это на сегодня необходимость для значительной части общества. А раз так, тут и рассуждать не о чем. Ведь Эстония – демократическая страна, значит, у нас не человек для государства, а государство для человека. Не так ли? Следовательно, дело слуг народа в лице депутатов и государственных служащих качественно обеспечить эту потребность, а не навязывать другую.

Кажется, так все просто, чего огород-то городить? Ведь никакой катастрофы ни для государства, ни для выпускников русских школ по той причине, что до сих пор не удалось эти школы перевести на эстонский язык, вроде не наблюдается.

Сторонники эстонизации русской школы объясняют свою настойчивость заботой о русских школьниках, желанием сплотить общество и т. д. Все это звучит фальшиво. Может, так прикрывают истинные причины, о которых стесняются сказать вслух? Их предположительно две.

Первая – пресловутый вечный страх за свой язык малого народа, соседствующего с большим народом и его языком. Страх этот распространяется и на местную русскую школу. Если ее душили даже в 1930-е годы, когда русские составляли 8 процентов населения Эстонии, то сегодня, по идее, душить надо в 3-4 раза сильнее.

Вторая причина связана с первой и усугубляет ее. Да, факт потребности значительной части народа Эстонии в сохранении среднего образования на русском языке бесспорен. Принципиальным является вопрос, когда и почему возникла эта массовая потребность и, соответственно, густая сеть школ, дающих такое образование.

Возникла она при советской власти и своей массой накрыла ту русскую школу в Эстонии, история которой насчитывает почти триста лет. То есть при оккупации, как у нас официально называется этот период. Таким образом, русская школа – это наследие оккупации. И потому должна быть ликвидирована.

А если так, то все призывы деполитизировать эту тему, все доводы в пользу сохранения русской школы бессмысленны. Как и предупреждения, что насилие над ней вредит всем, действует разрушающе и плодит озлобление.

Но есть еще реальная жизнь, которую даже высший орган власти не способен подчинить своей воле в тех случаях, когда эта воля оторвана от существующих реалий. В данном случае – от потребности десятков тысяч жителей Эстонии получать образование на русском языке.

Поэтому и почти тридцать лет спустя после обретения Эстонией независимости в республике сохраняется русская школа, хотя и находится под постоянным давлением.