Полтысячи стихотворений наизусть
Актер Русского театра Эстонии Сергей Черкасов, помимо сценических работ, известен и своими поэтическими программами. Это – сотни стихов, в общей сложности. Но в шпаргалках артист не нуждается.
В эстонских СМИ давно стали привычны короткие стандартные объявления: «В кафе «Пушкин» Сергей Черкасов представляет программу...» Меняются только фамилии поэтов и порядковый номер концерта. Когда это число достигло 555, мы решили лично поздравить актера с юбилеем, а заодно порасспросить, как ему удается держать в памяти такую уйму стихов. Разговор происходил в гримерке артиста.
– Что означает самовар на картинке у вашего зеркала?
– Так я же коренной туляк. Из старинного рода староверов, там большая их община.
– Кроме самоваров, Тула славится своим оружием, пряниками... Только не театральными традициями.
– Наш город славится также велотреком, построенном еще в конце XIX века. Я — велосипедный маньяк. Когда-то мечтал стать знаменитым велогонщиком-трековиком. Не довелось, но велосипед и сейчас для меня ценнее телевизора, компьютера и телефона. Если не накрутил за лето хотя бы тысячу километров – считай, пропало лето.
– Как же вы пришли к театру?
– Театры в Туле тоже есть. В том числе народный, в котором я занимался. Есть профессиональный кукольный, там я даже успел поработать до армии машинистом сцены. Иногда доверяли озвучивать Волка, поскольку я обладал, как говорили, подходящим голосом.
– Службу проходили в каком-нибудь армейском театре?
– И близко не было. После школы по настоянию отца я окончил школу ДОСААФ, получил водительские права и сразу – в армию. В часть ПВО. Был водителем, химиком и много кем еще. Наряды, дедовщина – все это прошел. К этому времени я уже твердо решил стать актером и после армии поступил в Горьковское театральное училище.
– Почему именно в Горьковское?
– Конечно, подумывал о Москве, но дело было перед Олимпиадой, и город был практически закрыт. Мне посоветовали Горький. Я легко поступил и не жалею.
В городе был филиал МХАТа, и к нам нередко наезжали столичные знаменитости. Особенно часто, раз-два в месяц — Евстигнеев, сам горьковчанин.
Давал он мастер-классы и в нашем училище. Сам приезд мэтра был событием, привлекавшим всеобщее внимание. Евстигнеев приезжал на «Волге», парковался, как правило, врезаясь в дерево, и выводил из машины свою очередную пассию.
– Как вы попали в Таллинн?
– Однажды в наше училище поступил парень из Таллинна. Он рассказывал, что у них там в театре такое ставят, что в остальном Союзе просто немыслимо. Мы и без того считали Прибалтику почти заграницей, а тут еще эти рассказы. Многие захотели там работать. В Таллинн попал я один. Меня посмотрели и сразу взяли — сказали, что нужен такой русский типаж, голубоглазый блондин, эдакий Иванушка-дурачок. Это было в 1985 году. Для меня тогда Русский театр был как ступенька куда-то дальше, но... Вскоре пролегла граница, все изменилось. В общем, с тех пор я здесь.
– Помните первую свою роль?
– Сашка Кондратьев в одной военной постановке. Но по-настоящему большая первая работа – в спектакле «Сон в летнюю ночь». Отличный был спектакль — звонкий, солнечный, музыкальный, с юмором. Пять лет шел. Вообще, мы были очень энергичны. Сейчас молодые порой скрипят — мол, слишком много танцев. А нам все это было в радость — танцы, движение. В сказке «Морозкино и Обноскино» ходил на руках и при этом пел вживую, без всяких микрофонов... Сейчас не повторю, не просите.
– Довольно трудно представить вас на сцене скачущим, прыгающим, ходящим на руках. Привычнее другой образ – такой мягкий, совестливый, сомневающийся во всем человек.
– Мне нравятся такие роли. Барон Тузенбах в спектакле «В Москву! В Москву!», Лебедев в «Иванове», тот же Сарафанов в «Старшем сыне»... А наш новый спектакль «Пиросмани» – это гимн сомнению. Вы только представьте: гениальный художник до самой кончины сомневается, что умеет рисовать. Мы много говорили об этом с постановщиком этого спектакля Женей Ибрагимовым. Только сомневающийся человек способен создать что-то новое. Самоуверенному же, тому, кто решил, что все умеет и знает, этого не дано.
– А в жизни вы уверенный в себе человек?
– Нет. Скажем, начинаю литературную программу и думаю: может, в зале сидит человек, который в тысячу раз лучше знает того же Есенина или Пушкина, но не высовывается. А я лезу. Или пошучу над кем-то, потом терзаюсь: а вдруг человек обиделся? Извиняюсь все время перед всеми. У врачей есть закон: не навреди! Мне кажется, он должен быть законом для всех.
– Меньше всего вы похожи на педанта. И, тем не менее, так скрупулезно ведете нумерацию этих своих поэзоконцертов, как вы их называете. Вот уже 555 насчитали...
– Дело в том, что я охотно пользуюсь записными книжками – фиксирую телефоны, даты и места встреч, мероприятий, репетиций и т.д. Ну, чтобы не перегружать память, оставить больше места для текстов. Записываю информацию и о концертах. Как-то дочь заметила это и спросила: «Интересно, а сколько у тебя всего их было?» Подняли старые записные книжки, посчитали – оказалось, где-то сто с чем-то. С тех пор и пошло.
– Вы имеете в виду программы в кафе «Пушкин»?
– Не только. Это все авторские сольные выступления. Скажем, на каких-то частных праздниках. День рождения, допустим, компания отмечает или еще что-то...
– День рождения?
– Да, а что вас удивляет? Не обязательно же только музыкантов - исполнителей попсы приглашать. Кому-то хочется и стихи хорошие послушать. Кто Пушкина просит, а кто и Маяковского. Могу и спеть несколько романсов, хотя я не певец, конечно. Вообще, диапазон аудитории довольно широкий. В свое время часто приглашали почитать стихи в местах заключения. Там, конечно, Есенин любимый поэт. Помню, как-то читаю «Письмо матери», а прямо передо мной сидит старый авторитет – морщинистое лицо, весь в наколках. Вдруг смотрю – слеза у него покатилась по щеке... Правда, давно уже в тюрьмы не приглашали. А вот в школы – часто. В том числе эстонские. Школьникам-эстонцам тоже очень нравится Есенин. Хорошо принимают Пушкина и Чехова. Это их три любимых автора. Даже если содержание не всегда понимают, хорошо чувствуют музыку стиха. Да и прозы тоже. Если слушают юмористический рассказ Чехова, смеются всегда в нужном месте.
– Прозу тоже читаете по памяти?
– Да, конечно. Раз уж так пошло с самого начала, этот принцип хочу выдерживать. Хотя, признаюсь, годы дают о себе знать (а мне уже 52), приходится больше времени тратить на заучивание.
– Кстати, вас можно поздравить и с Юбилейной медалью Чехова, подоспевшей как раз к 555-му концерту...
– Мне лестно было принять эту награду. Кстати, мои первые литературные впечатления связаны как раз с Чеховым. Я еще до школы научился бегло читать и читал тогда его короткие юмористические рассказы – «Толстый и тонкий», «Лошадиная фамилия»...
– Все же, в основном, вы читаете стихи. Сколько их примерно всего у вас в репертуаре?
– Давайте считать. На сегодня у меня подготовлено 15 программ. В каждой от 30 до 40 стихотворений. В фетовской даже 54. Получается, более 500.
– Хотя хорошая память, очевидно, входит в число необходимых качеств людей вашей профессии, все равно это невероятно много. Да плюс еще театральные роли.
– Должна бы входить, но это бывает не всегда. Как-то у нас в Русском театре был актер – любимец женщин, герой-любовник. Да вот беда: выучить текст было для него сущей мукой. Может, и поэтому из артистов он ушел. Думаю, не жалеет. Известный человек, нашел себя в другом деле... И все же не думаю, что у меня феноменальная память - просто хорошая. Феноменальная была у отца. Он мог один раз прочитать за минуту-две страницу текста и повторить почти дословно.
– Тоже имел отношение к театру?
– Никакого. И он, и мама - из технической интеллигенции, работали на военных заводах в Туле. Правда, очень любили поэзию. Бывало, идем с отцом спозаранку на рыбалку, он декламирует «Утро» Никитина: «Куст заденешь плечом – на лицо тебе вдруг с листьев брызнет роса серебристая». И отряхивает надо мной этот мокрый куст. Или с мамой поссорится и тогда вспоминает пушкинского Алеко: «От прав моих не откажусь или хоть мщеньем наслажусь...»
– Кстати, о Пушкине. Как-то на одном мероприятии, связанном с этим поэтом, вы так много и непринужденно читали фрагменты из «Евгения Онегина», что казалось: дай время – весь роман прочитаете.
– Всего «Онегина» я знал в театральном училище. Сейчас могу читать часа два, вряд ли больше. Если задаться целью, наверное, можно восстановить полностью.
– И вы еще отрицаете, что память у вас феноменальная!
– Все же не стоит преувеличивать. Каждый занимается по возможности тем, что дано ему Богом. Да, я знаю стихи. Неплохо, надеюсь, их читаю. Зато полный профан в каких-то других вещах, где кто-то чувствует себя как рыба в воде.
– Наверное, приходится зубрить стихи с утра до вечера?
– Мне эта зубрежка, как вы изволили выразиться, доставляет только радость. Стихи-то прекрасные! Когда готовлюсь к концерту (жена и дочь подтвердят), я не хожу по дому – летаю от радости. Все-таки в жизни есть место не только рацио. Конечно, учу постоянно. Вот и сейчас у меня в сумке какие-то тексты. Пошел в лес – бубню себе под нос. Еду на троллейбусе или велосипеде - декламирую про себя...
– Не слишком ли рискованно выходить к публике без шпаргалки? Вдруг все же забудете слова?
– Такое бывает иногда. Да вот недавно: читаю «Бородино», с детства знакомое стихотворение, забыть, казалось бы, невозможно. Но в какой-то момент я зримо представил себе это поле, страшную битву и – как обрубило. Все забыл начисто! Без эмоций, конечно, никак, но и слишком поддаваться им тоже нельзя.
– И что тогда делать? Если забыли слова?
– Повторюсь: это случается крайне редко. Да ничего, продолжаю. Выручает импровизация. Можно по-разному строить программу. Скажем, прочитать стихотворение, поклониться, выслушать аплодисменты, объявить следующее. Такой подход имеет право на существование. Но мне ближе другой. Когда полуторачасовая программа – нечто единое, целостное, но в то же время допускающее некоторые вольности: в зависимости от своего или публики настроения могу в любой момент включить стихотворение из другой программы или спеть романс.
Как-то на моем выступлении был недавно ушедший от нас Михаил Михайлович Козаков. Не сочтите меня за хвастуна, но замечу, что разочарован он не был. И сказал, что в такой стилистике из известных ему чтецов работают только он и я.
– Программы у вас составлены по творчеству поэтов таких разных...
– Это правда. Скажем, Фет – такой искренний, добрый, понятный. Вот его стихи точно забыть никак невозможно. Лермонтов –совершенно другой. С ним надо осторожнее. Вы только послушайте: «Любил с начала жизни я / Угрюмое уединенье, / Где укрывался весь в себя...» И это написал 14-летний мальчик! Да, каждый требует особого отношения, но к кому недопустимо панибратское отношение, так это Пушкин, Есенин, Бунин, Саша Черный, Маяковский, Северянин... Вот они – главные и единственные герои программ, а не Черкасов, конечно. Кто я такой по сравнению с ними?
«Комсомольская правда в Балтии», 22.06.2011