Ольга Лауристин: «Я – коммунистка»
Включившись в борьбу трудящихся против угнетателей почти одновременно с обретением Эстонией независимости в 1920 году, Ольга Лауристин и сегодня, вступив во второе столетие жизни, остается преданной своим убеждениям.
Летом 1988 года мне довелось взять интервью у 87-летнего Хендрика Аллика, такого же убежденного коммуниста-революционера, отсидевшего в буржуазное время четырнадцать лет в эстонской тюрьме, а затем, при советской власти, еще пять лет – в сталинском лагере. Кто бы мог подумать, что в бесконечно далеком, как тогда казалось, будущем, уже в следующем веке, мне предстоит встретиться с его женой и соратницей Ольгой Лауристин...
И вот мы входим во двор частного двухэтажного дома на тихой тартуской улице, где Ольга Лауристин живет вместе с семьей своей внучки Марин, докторанта Тартуского университета. Ее бабушка уже ждала нас в комнате.
Зайдя несколькими минутами раньше в цветочный магазин, мы на минуту задумались: какие цветы подарить юбиляру? Любимый цветок всех коммунистов, как известно, – красная гвоздика. Но ведь Ольга Лауристин еще и просто женщина. Может быть, как женщине ей больше нравятся другие цветы? И все-таки свой выбор остановили на красных гвоздиках, надеясь, что эти цветы ей нравятся не только как коммунистке.
Войдя в комнату, их мы и вручили недавней имениннице. Преподнесенные нами цветы тут же были помещены в большую вазу, где уже было очень много... красных гвоздик. Впрочем, комнату украшало и множество других цветов, подаренных Ольге Лауристин, которая 28 апреля (2003 года) отметила свой 100-летний юбилей. Отметила в добром здравии. Было человек пятьдесят гостей, собравшихся в четырехкомнатной квартире проживающей неподалеку Марью Лауристин, ее дочери.
Марин предложила нам кофе. И бабушке тоже. А не вредно ей? Да она не может без кофе, объяснила внучка, каждое утро обязательно должна выпить. По словам Марин, бабушка ведет активный образ жизни: читает газеты (без очков), слушает радио, смотрит телевизор, поэтому в курсе всех событий. Еще пару лет назад хозяйничала на кухне. Да и сейчас способна что-нибудь приготовить, но домашние стараются ей этого не позволять. Нужды во врачебной помощи нет никакой.
Единственное, о чем попросила Ольга Лауристин, задавать вопросы громко и четко. С цветов мы и начали.
– Скажите, какие цветы ваши любимые?
– Ой, тут так много красивых цветов! Вы только взгляните! Один лучше другого! Вот это что за цветок? Редкостный! Или вот этот. А это – гвоздики. Чудесные красные гвоздики. Они и есть мои любимые цветы.
– Известно, что уже в молодости, в 1920 году, вы вступили в Эстонскую партию трудящихся. Что побудило вас это сделать?
– В партию трудящихся? Да... На самом деле я – коммунистка. И всегда считала себя членом Коммунистической партии. Просто тогда коммунисты были загнаны в подполье... А почему вступила? Потому, что у меня были такие убеждения. Кроме того, я очень уважала своего отца. Его звали Антон Кюннапуу. Он был учителем, образованным человеком. И очень популярным среди трудящихся. Его всегда слушали с большим интересом. Отец был убежденный большевик. Ленинец. У рабочих-большевиков тогда была своя газета «Kiir» («Луч»). Поэтому их называли kiirmehed. А по-русски – кировцы... Отец и на фронте был пропагандистом. Под Нарвой он заболел и там умер... Мне очень хотелось бы поставить памятный камень в память о моем отце на нашем участке таллиннского кладбища Метсакальмисту. Чтобы с одной стороны была моя мама Елена Кюннапуу, с другой – отец Антон.
– Вскоре, в 1924 году, вас арестовали и посадили в тюрьму. За что?
– Вот за то и посадили. За убеждения. Это же было буржуазное время. Нас было 149 подсудимых, 149 твердых ленинцев. Это судилище так и называлось – «процесс 149»... Нас судил военно-окружной суд. В Народном доме. Мы, подсудимые, а также наши родственники, находились в зале, а место для судей – на сцене. Когда они вошли, нам скомандовали: «Встать, суд идет!» Мы встали, но не в честь суда, а потому что, как заранее договорились, стали петь пролетарский гимн «Интернационал». Вы же знаете, что «Интернационал» всегда поют стоя. Мы застали судей врасплох. Они тоже стояли, не зная, что делать. И получается, что стояли в честь «Интернационала». Наконец, догадались уйти из зала. Мы выгнали их своей песней! Долго над ними смеялись... После этого нас всех вывели из зала и вызывали уже по одному.
– Вас приговорили к пожизненной каторге?
– К пожизненной. В последнем слове я сказала судьям: «Давайте нам сколько хотите, все равно мы победим, и сидеть придется вам!»
– В чем заключалась каторга? Вас заставляли работать?
– Какой там работать... Однажды только, кажется, летом куда-то за город возили. Была же страшная безработица. Если арестантам давать работу, то рабочие на воле стали бы протестовать, начнутся опять волнения, зачем властям лишняя головная боль.
– Чем же занимались в тюрьме?
– Продолжали борьбу, выдвигали разные требования. Одно из главных – чтобы нас, политических, содержали отдельно от уголовников. И мы добились этого. Нас поместили в отдельные камеры, человек по двадцать в каждой. Поскольку я считалась самой образованной – дочь учителя, получила среднее образование и была уже студенткой перед арестом – а многие мои товарищи имели всего три-четыре класса образования, я организовала занятия. Помню, моя сверстница Лена Ляэн, она была из Вырумаа, попросила научить ее русскому языку. Я сказала, давай попробуем. Кроме того, мы читали философские книги Маркса и Энгельса. Правда, власти старались не держать меня долго в одной тюрьме, поскольку считали руководительницей. Поэтому сидела я и в Вильянди, и в Пярну, особенно долго в Тарту, причем в одиночной камере, потому что среди политических заключенных женщин там не было.
– И все же пожизненной каторги вам удалось избежать.
– Нас освободили по амнистии в 1938 году. Еще в тюрьме мы слышали, что Рийгикогу обсуждает закон об амнистии, но я не верила, что он коснется политических заключенных. И всем об этом говорила. Но ошиблась. Однажды нас вывели из камер, построили в коридоре, зачитали этот закон и сказали, что мы свободны. Это здание, в котором еще в царское время была тюрьма, и сейчас стоит в Ласнамяэ. Но не могла же я выйти на улицу в арестантской одежде. Дала знать родственникам, чтобы принесли что-нибудь приличное. Хотя, думаю, все равно было понятно, кто я такая, и откуда иду. Все-таки почти 15 лет в тюрьме откладывают отпечаток на человека... В город я шла вниз по Тартускому шоссе. Хорошо помню этот мой первый день на свободе. Родственники меня встретили очень хорошо.
– А кто были ваши родственники?
– Мама, мои младшие брат и сестра. Кстати, с мамой мы вместе сидели в тюрьме одно время. Ей дали пять лет только за то, что носила еду заключенным. По закону можно было передавать передачи только родственникам раз в неделю. А она и другим. В том числе, например, Владимиру Кангуру. Этот молодой парень из Пярну был членом парламента и во время сессии квартировал у нас. Его тоже арестовали. Хотя мама говорила, что она помогает заключенным по линии Международной организации помощи политзаключенным, ее не слушали. Естественно, продукты, которые она приносила, я выкладывала на общий стол. Не у всех же были родственники. Помню, мама все плакала, попав в тюрьму: «Как же мои маленькие дети?» Я ее успокаивала: «Не такие уж они и маленькие, школьники уже, да и есть кому позаботиться о них».
– Почему власти в то время так жестоко карали коммунистов?
– Общество состоит в основном из двух классов – рабочих и хозяев, которым принадлежат завода, орудия производства. Между ними всегда идет классовая борьба. Рабочие выступают за справедливость, хозяева – за то, чтобы иметь власть над ними.
– Чем вы занимались, выйдя на свободу?
– Работала. На фабрике бухгалтером. А потом и в газете. Через год вышла замуж за Йоханнеса Лауристина, чью фамилию и ношу. У нас родилась дочь Марью. Мы с Йоханнесом были хорошо знакомы с юности, он тоже все эти годы сидел в тюрьме.
– В том же 1939 году в Эстонию вошли советские войска. Как восприняли это вы сами и другие люди?
– Не помню... Почитайте газеты за тот год, там все написано.
– А как отнеслись к установлению советской власти и вступлению Эстонии в состав СССР?
– Мы восприняли это с большой радостью, как очень правильный шаг. Ведь мы были ленинцами и, конечно же, выступали за воссоединение со страной Ленина.
– Как случилось, что ваш муж Йоханнес Лауристин погиб в самом начале войны? Ведь он был в это время председателем правительства и, по идее, его должны были эвакуировать.
– Однажды Йоханнес пришел домой сильно взволнованным. И сообщил, что получил от Сталина приказ сжечь все, что можно, чтобы наступающему врагу досталась только выжженная эстонская земля. Он сказал, что никак не может выполнить этот приказ – ведь мы еще вернемся сюда! Я уверена, что агенты донесли об этом Сталину. Лауристин жизнью поплатился за то, что отказался выполнять этот приказ... В эвакуацию мы действительно собирались. Должны были уходить на корабле. Но в последний момент Лауристина вызвали кагэбэшники, или как они там назывались, объяснив, что председатель правительства нуждается в повышенной безопасности, поэтому должен уходить на отдельном военном корабле. Эти корабли стояли на рейде. На один из них Лауристина отправили на катере. Однако на корабль он так и не попал. Выстрела никто не слышал, трупа тоже не нашли. Но никто его с тех пор не видел...
– Ваш второй муж и соратник Хендрик Аллик говорил мне, что в 1940 году в Эстонии произошло народная революция, которую организовали коммунисты. Присутствие советских войск стало лишь одним из условий ее успеха, поскольку сковало действия властей. Вы согласны с ним?
– Хендрик был знающий, умный и очень авторитетный человек, вы можете доверять каждому его слову. Когда затеявший перестройку Горбачев приезжал в Таллинн, Хендрик спросил у него: «А хватит ли у вас пороха в пороховницах?» Словно предчувствовал, что не хватит...
– Какое у вас отношение к периоду советской власти сегодня? Многие сейчас говорят, что это было время оккупации, что плохо было...
– Конечно, у меня положительное отношение. А буржуям действительно было плохо.
– Участвовали ли вы в последних выборах в парламент?
– Ну, конечно, я же гражданка Эстонии.
– Но сейчас в Эстонии нет Коммунистической партии. За кого же вы голосовали?
– Вы знаете, сколько мне лет?
– Знаю. Сто.
– Вот видите, сто лет. Это слишком много, поэтому, хоть я и коммунистка, вам не следует вовлекать столетнюю гражданку в современные политические дискуссии.
– А могли бы вы назвать двух-трех самых достойных, на ваш взгляд, людей Эстонии ХХ века?
– Не буду отвечать. Не хочу я за чашкой кофе вести такие серьезные разговоры. Лучше вы сами скажите.
– Ну, много было достойных...
– Вот видите, вам трудно сказать. А у меня спрашиваете.
– Ну, хорошо, последнее... Молодость, проведенная в тюрьме, гибель мужа, невзгоды при советской власти – доносы, снятие с ответственных должностей, исключение, пусть и временное, из родной партии, наконец, буржуазия опять захватила власть... Вы ни о чем не жалеете?
– Нет, ни о чем не жалею. Еще раз повторяю: я – коммунистка.
«День за Днем». 09.05.2003