Людмила Ганс: «Мужа-эстонца мне нагадала цыганка»

Когда волей судьбы она попала в Эстонию, первое желание было – уехать отсюда прочь... Сегодня Людмила Ганс – авторитетный специалист по патентному праву, трудно представить без нее и нашу общественную жизнь. Как, впрочем, трудно поверить и в то, что эта миловидная, уверенная в себе и увлеченная женщина 23 октября отметила такой солидный юбилей.

– Когда я предложил редакции интервью с вами по случаю круглой даты, мне ответили: «В начале года мы уже писали о «Благовесте». Как вы относитесь к тому, что многие ваше имя связывают с этой благотворительной акцией, а не с профессиональной деятельностью?

– Моя работа в патентном бюро не видна посторонним и не должна быть видна, а ежегодные церемонии вручения рождественских призов, наверное, известны шире. Ведь они проходят уже в течение двух десятилетий, около 400 наших соотечественников стали лауреатами. Действительно, я эту работу начинала, я ее и...

– Только не говорите, что заканчиваете. Вы это обещаете последние года три-четыре, и вам уже не верят.

– Тем не менее, предстоящая двадцатая церемония будет последней. Это окончательное решение. Проект изжил себя в таком формате.

– Но почему? Вроде все так отлажено... Трудно стало находить кандидатов в лауреаты?

– Вот с этим как раз проблем нет. Казалось бы, мала Эстония, но достойные поощрения люди, трудолюбивые и талантливые, много доброго и полезного делающие в своих областях деятельности, не иссякают. Но то, что все идет как бы само собой, только кажется со стороны. Вам об этом могла бы рассказать одна дама, участвовавшая ранее в подготовке «Благовеста», которая однажды решила самостоятельно организовать нечто подобное. В итоге первая попытка оказалась и последней. Она признала, что это очень трудно, и больше этим заниматься не будет.

– Как же вам удавалось двадцать лет проводить «Благовест»?

– Рядом со мной была команда единомышленников, которым было важно, чтобы проект жил, и совершенно неважно, что он ассоциируется с моим именем. Упомянутая дама – единственное исключение. Есть и группа меценатов, поддерживающих «Благовест» с самого начала. Это Георгий Быстров, Нина Галанова, Александр Злобин. Но нельзя выезжать только на них. Другие меценаты старшего поколения отходят от дел. А для более молодых бизнесменов благотворительность не входит в число приоритетов. Я не осуждаю, просто констатирую. Может, позже они придут к этому.

– Что побудило вас заняться благотворительностью?

– Горе. Не личное – у нас в семье все было более или менее благополучно, много горя в начале 1990-х я видела вокруг: образованные люди, хорошие специалисты оставались не у дел, впадали в нищету, были подавлены и морально нравами дикого капитализма, который пришел на смену социализму. В то время я была председателем эстонско-российской палаты предпринимателей, и к нам хлынули потоки людей, просивших помощи, в основном финансовой. Да и в своем патентном бюро я пропустила через себя немало драм, а то и трагедий.

– Однако вы поначалу избрали для поддержки очень узкую целевую группу – актеров Русского театра.

– Помочь всем нереально. А актеры – они же такие беззащитные и ранимые... Я ходила на все спектакли Русского театра, а благодаря подруге, вхожей в его закулисье, узнала о жизни нашего театра чуть больше обычного зрителя. Так что да, первыми лауреатами «Благовеста» стали пятеро актеров Русского театра. Но это было только начало. Второй целевой группой стали русские художники, которые тоже бедствовали. Я устраивала им первые выставки, собирала деньги на буклеты. Ну, а в рамках «Благовеста» кого мы только не премировали, хотя номинация для Русского театра осталась постоянной.

– И все это – на благо родной Эстонии?

– Можно и так сказать, ведь столько лет здесь прожито. А вообще моя малая родина – город Кировск Мурманской области. Мама была учительницей, отец – военным. После войны родители переехали в Мурманск, где я жила до окончания школы. У меня было счастливое детство. Может, не очень сытное, но мы жили полноценной жизнью в этом суровом краю.

– Значит, вы северянка...

– А могла быть южанкой. Мой дедушка по маминой линии, Иван Дмитриевич Даниленко, жил со своей большой семьей в селе Николаевка близ Таганрога. В 1930 году его, как владельца слишком зажиточного, по мнению властей, хозяйства (хотя всего в жизни дедушка добивался своим трудом), сослали на Север, где он вместе с другими ссыльными среди голых сопок начинал строить рудник и город Хибиногорск, после убийства Кирова переименованный в Кировск. Позже к нему переехала часть семьи, в том числе дочь Тамара – моя будущая мама.

Дедушка овладел ремеслом печника, и, как рассказывали родные, только тем и занимался, что складывал печи. Но 6 августа 1937 года его арестовали и увезли, 20 сентября того же года приговорили к расстрелу как «врага народа», а 24-го приговор был приведен в исполнение... Это мы выяснили только в конце 1980-х годов, а тогда, после ареста, семья ничего не знала о судьбе дедушки и годами ждала его возвращения. Родне сообщили только, что он – «враг народа», поставив на всех клеймо «членов семьи врага народа».

Похоронен дедушка в одной из братских могил, среди тысяч других жертв репрессий, на Левашовском кладбище под Петербургом. Я была там. Страшное место...

– А что было после Мурманска?

– Воронеж. Мы все туда переехали. Поступала в медицинский, но не прошла. Через год поступила в университет на химический факультет.

– А еще через пять - распределение в Эстонию?

– Не обошлось без мистики. Однажды подруги уговорили меня сходить к цыганке-гадалке. У тебя, нагадала она мне, есть знакомые Вася, Петя, но твоим суженым станет молодой человек с именем каким-то странным... После сеанса я, конечно, только посмеялась. Но прошло немного времени, и я познакомилась с парнем по имени Удо...

– Каким образом?

– Банальнее некуда: на танцах. Удо учился в Воронеже в инженерно-строительном, хотя мечтал получить профессию кинооператора во ВГИКе. Увлекался фотографией и джазом, играл в студенческом оркестре. Мы встречались, расставались надолго, опять пересекались...

Был и такой эпизод. По стране триумфально прошел фильм «Никто не хотел умирать» с Банионисом, большую славу он принес и эстонскому актеру Бруно Оя, а в женской аудитории – массовое обожание. Съемочная группа совершала поездку по городам Союза, посетила и Воронеж. Удо был немного знаком с Бруно, и по его просьбе фотографировал пребывание группы в городе. И вот сидим мы как-то втроем в кафе, и Бруно говорит Удо: «Тебе надо обязательно жениться на Людмиле».

– Как ваши родные отнеслись к тому, что их Люда... Какая фамилия у вас была?

– Михайлова.

– ...Что воронежская девчонка Люда Михайлова станет женой эстонца Удо Ганса?

– Они не хотели, чтобы я вообще куда-либо уезжала из Воронежа, считая, что с моим отъездом оборвется что-то очень важное для них.

Родители Удо тоже были крайне недовольны. Они не желали даже, чтобы он уезжал учиться в Россию, а он не только поехал, еще и жену оттуда русскую привез. Первый мой приезд в Эстонию вызвал у меня тоску. Удо привез меня в родительский дом в Пярну и ушел по делам. Его отец и мать не владели русским, а я, естественно, могла только догадываться, что они между собой говорили обо мне.

На другой день мы поехали в Таллинн. Ноябрь, холодно, льет дождь... На улице Вене я завернула на телеграф и, обливаясь слезами, отправила телеграмму родителям: «Хочу домой!»

– Тем не менее, дом ваш все-таки здесь, в Эстонии.

– Все наладилось. Не в один момент, конечно. Как-то Удо привел меня в свою эстонскую компанию – эдакая молодая богема. Боже, как я смутилась и страдала, когда один парень громко задал мне хамский вопрос... Вспоминая тот давний случай, я думаю, какой все-таки громадный путь я здесь прошла. Сейчас сама, если надо, кого угодно поставлю на место.

– То, что ваш супруг – эстонец, в целом, вероятно, помогло вписаться в эстонскую среду?

– Тут все просто. Я охотно вписываюсь в ту среду, где меня уважают. А если вижу, что не уважают, навязываться и интегрироваться не собираюсь.

Большое влияние на меня оказала поездка в Германию в составе делегации деловых людей в самом начале 1990-х годов. Двое членов нашей группы много выступали там с позиций эстонского национализма. Однажды я не выдержала и сказала, что у русских в Эстонии тоже есть свои интересы. На это принимавший нас немецкий архитектор заметил: «Эстонцев надо понять. Они хотят сами построить свое государство. Хотят доказать, что могут это сделать. Пусть построят. А потом они примут всех...» Не то, чтобы я с ним согласилась, но цель себе поставила: надо в своем деле достичь таких высот, чтобы чувствовать себя независимо. Бизнес для этого подходит.

– А как быть тем, кто не способен к бизнесу?

– Не все способны быть ведущими. Но в любом деле нужны и ведомые. Найдите хорошего ведущего, предложите себя в качестве ведомого, и в команде вы много добьетесь.

– Вы-то явно выраженная ведущая... Кстати, как дипломированный химик стала патентным поверенным с собственной фирмой?

– В этой профессии найти себя может человек с любым высшим образованием. Да и не готовили в вузах таких специалистов, когда я начинала. Впрочем, первым моим рабочим местом в Таллинне был НИИ при электротехническом заводе им. Калинина. Работа там меня тяготила, точнее, отсутствие интересной работы. В это же время я потеряла при родах первого ребенка. Депрессия была страшная. И не уходила до конца, пока не родился Антон.

Однажды коллега мужа из НИИ «Силикатобетон» сказал, что в Москве недавно открыли Институт патентоведения – этой областью я уже начала интересоваться. Удо отпустил меня в Москву, через год я вернулась с дипломом и уверенностью в том, что патентное право – именно то, чем я должна заниматься.

– Чем оно вас так увлекло?

– Фантастически интересно! Впрочем, это непременное условие – неподдельный интерес к области, в которой работает клиент. А мне приходилось консультировать специалистов на предмет защиты их разработок от конструктора ракетных двигателей до экстрасенса.

– Разве в Эстонии есть конструкторы ракетных двигателей?

– Я много работаю и в России – как в советское время, так и сейчас. В настоящее время, к примеру, с одним известным дизайнером одежды, заинтересованным в защите своего бренда в Евросоюзе. Другой россиянин имеет бизнес в Италии и хочет перенести его в Эстонию – тогда он может рассчитывать на неплохую денежную компенсацию при условии, что приходит с защищенным ноу-хау. Моим партнером, с которым мы и просто дружим, является Сергей Мамонтов, имеющий несколько бизнесов, – правнук знаменитого русского мецената Саввы Мамонтова. Сергей единственный из своей семьи приехал из Аргентины в новую Россию. В свое время он мне очень помог советами.

Когда нарождался капитализм, немало поработала и на Украине. В частности, консультировала некоего молодого банкира Виктора Ющенко...

В тот же период познакомилась с Кашпировским, массовые оздоровительные сеансы которого тогда были страшно популярны. В Таллинн он приехал, чтобы дать очередной сеанс в Горхолле и встретиться со мной на предмет защиты своих наработок. Кашпировский начал говорить со мной, как с теми, кто приходил к нему на сеансы и ждал чуда. Час ушел на то, чтобы поставить его на место. А вся консультация длилась три с половиной часа. Тяжелая, но и самая дорогая в моей практике. Закончилась тем, что Кашпировский предложил мне постоянную работу у него. Я отказалась. Тогда он попросил надиктовать то, что ему следует говорить о своих методиках журналистам. Чтоб доходчивее было. Надиктовала. Потом слышала, как он почти дословно цитировал надиктованное.

– А об эстонских изобретателях вам нечего сказать?

– Сейчас чистых, так сказать, изобретений меньше, чем было в советское время. Но люди постоянно открывают бизнес, в основе которого некое ноу-хау. Я не вправе раскрывать детали, но, поверьте, есть идеи очень интересные.

– Но идею надо еще реализовать...

– Для этого люди и приходят в патентное бюро. Искреннее желание помочь каждому – тоже обязательное условие в нашей работе. Правда, не всегда удается помочь. У меня такой опыт, что уже через полчаса беседы могу определить, получится у человека что-то или нет. Но если и вижу, что идея бесперспективна, никогда об этом прямо не скажу: нельзя убивать надежду. Пусть автор в процессе нашего общения сам придет к такому выводу.

– Вам все равно, какую сферу представляет клиент?

– В принципе, да. Есть комплекс общих вопросов, ответы на которые позволяют прояснить суть. Но готовиться, конечно, надо. Перед встречей часами изучаешь Интернет. Но личное общение мне и самой дает очень многое. Особенно общение с гениями.

– Кое-какие фамилии вы уже назвали. Не их имеете в виду?

– В первую очередь имею в виду Арнольда Сеппо, выдающегося врача и изобретателя. Работа с ним и в его клинике – отдельная глава в моей биографии, и по продолжительности, и по опыту, профессиональному и жизненному, который я в тот период получила. Я работала в эстонском филиале Всесоюзного центра патентных услуг, когда начальство послало меня, как имеющую опыт поступления в мединститут, в клинику Сеппо для выполнения обычной задачи. В итоге я три года работала с самим Сеппо и еще восемь лет в его клинике после смерти доктора.

Задача была архитрудная. Дело в том, что врач-новатор был как кость в горле у Минздрава, не желавшего никаких перемен. А мне предстояло убедить чиновников не только признать его изобретения, но и выплатить автору положенное по закону вознаграждение. Признали и выплатили за полтора месяца до смерти Сеппо...

Ранее я решила заручиться поддержкой такого гения, как Гавриил Илизаров, всемирно знаменитый курганский хирург и изобретатель, и добилась у него приема. Меня рекомендовал Илизарову его бывший пациент, легендарный спортсмен, прыгун в высоту Валерий Брумель, с которым меня познакомила московская подруга-журналистка. Когда я приехала в илизаровский центр, мне сказали, что если разговор больше, чем на пять минут, надо подождать. Ждать я начала с пяти вечера среди десятков или сотен больных и их сопровождающих, ожидавших консультации Илизарова. В кабинет к нему я вошла в два часа ночи...

– Неужели в нашем Минздраве были такие ретрограды? Вроде Эстония слыла передовой республикой...

– Главным душителем Арнольда Сеппо там был начальник сектора изобретений и рационализаторских предложений, и сегодня известный деятель здравоохранения, такой вроде бы демократичный и прогрессивный, так переживающий за эстонскую медицину...

Кстати, с судьбой Арнольда Сеппо в чем-то схожа судьба Яака Йола, с которым я тоже была знакома. Он сам говорил мне, что пробивался не благодаря, а вопреки родной филармонии. Как и Сеппо, в Москве его поддерживали больше, чем в Таллинне.

– Вы упомянули о драмах и трагедиях в начале 1990-х. Сейчас такого нет?

– Драмы происходят и в наши дни. Представьте, вы, эстонский предприниматель, годами налаживали контакты и связи в России. Наладили, бизнес идет, и фирме, и семье вашей хорошо. Государство свою долю получает. С той стороны тоже все довольны. И вдруг одним росчерком пера все обрывается, все, что нарабатывалось годами. У политиков санкции, видите ли... А обещания помочь, найти другие рынки – это только бла-бла... Как назвать такие действия политиков? Я скажу, но не для печати.

– И последнее. Как вам удается держать себя в такой отличной форме?

– Профессия стимулирует. Ведь мои клиенты – это в основном молодые мужчины. Я не тоскую о молодости. В любом возрасте я нахожу то, что следует брать от жизни и давать ей. Вот и сейчас чувствую себя вполне комфортно.

«День за Днем», 25.10.2014