Мати Каал: «Будь я моложе, уехал бы в Россию»
И это говорит человек, без которого Таллиннский зоопарк представить просто невозможно! Третьего июня ему исполнилось 65 лет, и 43 из них он здесь работает, 36 – директором. При этом ничуть не смущен царящими у них в коллективе советскими пережитками и даже признает, что способен пригреть змею на груди...
– Вроде бы наш зоопарк далеко не самый плохой в мире. А контора – по-прежнему в этом убогом, обшарпанном домике деревянном...
– Здесь была сельская школа когда-то. Нет смысла ремонтировать, скоро снесут. А для нас в 2013 году должны построить на европейские деньги новый просветительский центр, где найдется место и для конторы.
– Вам к юбилею некое британское общество защиты животных хорошенький подарок приготовило – составило отчет, в котором говорится, что Таллиннский зоопарк никуда не годится, животные содержатся в ужасных условиях... Однако не заметно, что вы очень опечалены.
– Если бы я по любому поводу впадал в печали, меня давно тут уже не было бы. Вся моя работа в зоопарке – плавание против течения. Как в советское время, так и сейчас. Что касается, отчета британцев, то это экстремистская организация. Они хотят вообще ликвидировать все зоопарки. Я не спорю, условия содержания некоторых животных у нас нуждаются в улучшении, и в первую очередь – белых медведей и тигров. Просто не успели еще это сделать. Не все же от нас зависит. Был бы деньги – сделали. Но нет худа без добра. В июне как раз начинается работа по формированию госбюджета, чуть позже – городского. Так что отчет британцев подоспел очень вовремя. Теперь мы можем предъявить его составителям бюджета – видите, уже и Европа недовольна.
ХИЩНИКИ ИНТЕРЕСНЕЕ ТРАВОЯДНЫХ
– Вы в зоопарке работаете с 1968 года, и все это время плывете против течения. Почему же было не уйти в другое место?
– Возникала такая мысль, правда, очень давно. Меня, выпускника Тартуского университета, направили в таллиннский зоопарк по распределению. Я хотел заниматься здесь и наукой, защитить диссертацию. Но считалось, что материалов, собранных только в зоопарке, для диссертации недостаточно. Нужна более широкая база. Значит, надо было где-то еще работать. А совместительство было разрешено только рабочим, служащим – нет. Однако наш директор Кароли Штерн договорился, чтобы мне позволили параллельно работать в Министерстве сельского хозяйства и охраны природы. Я приходил к шести утра в зоопарк, к девяти – в министерство, после шести вечера опять шел в зоопарк и где-то в одиннадцать приходил домой. И так каждый день. Думал, закончу диссертацию и уйду. Меня приглашали и замом директора по науке Национального парка Лахемаа, и в Институт лесоведения в Тарту. Резон был уйти: работникам зоопарков, а также музеев, ученая степень прибавку к зарплате почему-то не давала – этот бонус распространялся только на систему Академии наук. Кроме того, получил бы квартиру, а жили мы тогда в тесноте, вместе с родителями жены, и сын маленький уже был. А в 1975 году от инфаркта скончался Штерн, и меня в 29 лет назначили директором. Тогда уже стало не до диссертаций, хотя работа была практически закончена. В общем, с тех пор стал бюрократом (окидывает взглядом заваленный бумагами стол – прим. А. Б.)
– Кароли Штерн – не самое типичное имя для наших мест.
– Он возглавлял наш зоопарк с 1961 года. Вот на стене его портрет... Штерн был родом из Будапешта и считал себя венгром. Хотя много кровей в нем было намешано. По матери – эстонская и немецкая. По отцу – венгерская и еврейская. Как часто бывает в таких случаях, человеком он был очень одаренным. Я многому у него научился. Не биологии, а вообще.
– А на какую тему была ваша работа?
– Крупные хищники. Рысь, волк, бурый медведь. Как бы продолжение дипломной работы, которая была посвящена бурым медведям. Когда мне надо было определяться с темой диплома, Министерство лесного хозяйства и охраны природы заказало университету анализ ситуации с этими животными в республике, которая считалась скверной. Профессор сказал: «Вот тебе и тема». Думаю, отчасти благодаря и моей работе положение с медведями стало лучше. Если тогда их насчитывалось 120 особей, и обитали они в основном в северо-восточной Эстонии, то сейчас популяция этих животных оценивается примерно в 600 особей и распространена по всей Эстонии. Правда, она постоянно колеблется, в зависимости от колебаний в российских лесах. Среди моих рекомендаций, в частности, был запрет на зимнюю охоту на медведя. Такой запрет был введен и действует до сих пор. В отличие от травоядных животных, у которых пища под ногами, хищникам надо думать, чтобы добыть себе пропитание.
– Думать? Нам в школе говорили, что животные думать не способны, они подчиняются только инстинктам.
– Вы видели, как охотится стая волков? Я видел. Стоял на склоне горы и наблюдал – как в кино. У них же там и тактика, и стратегия! Одни уходят на пару километров вперед и занимают место в засаде. Другие гонят жертву, причем у этих налажена взаимозаменяемость, чтобы темп гонки не снижался. Действуют в зависимости от ситуации, от ландшафта. Конечно же, они думают!
АЙ ДА ФРЕДИ!
– Кроме Эстонии, природа каких регионов вам тоже знакома?
– Раз пять или шесть я был в экспедициях в Приморском крае России. Удивительнейшее место! Думаю, одно из самых интересных в мире в плане природы. С одной стороны это широта южной Италии, с другой – холодное океаническое течение. В результате и субтропические виды, и северные – все там рядом. Но меня больше занимали опять же хищники – амурские тигры и леопарды.
– В нашем зоопарке они тоже представлены.
– Появились еще до меня. Да, это наша гордость. Особенно амурские леопарды. Если тигров в том районе насчитывается 300 или чуть больше, что, конечно, тоже немного, то леопардов всего 40 особей. В зоопарках содержится больше. Мы первыми в бывшем Союзе начали получать приплод амурского леопарда и делаем это до сих пор. Сейчас готовится программа запуска в дикую природу – на южных склонах Сихотэ-Алиня – рожденных в неволе леопардов, в которой мы тоже участвуем. Прошлой осенью впервые в мире организовали интернет-трансляцию родов и первых дней жизни котят в режиме онлайн. Зафиксировано 1 750 000 просмотров, реакцию получили отовсюду – от Индии до Аргентины, не говоря о России, Финляндии и Эстонии, где посмотрело больше всего народу.
– Условия содержания этих животных нормальные?
– У них сейчас прекрасная вольера – наверное, лучшее, что у нас есть. Когда условия были не столь хороши, мы отправили малышей в другие зоопарки, а самца Фреди – в Калифорнию, где он работал восемь лет. Это обычная практика. Когда построили эту замечательную вольеру, мы вернули из Америки нашего Фреди, сохранившего отличную форму, и в награду за это привезли ему молодую самку из Берлина. Уже здесь он три раза отлично сделал свое дело.
– Чем еще у нас есть основания гордиться?
– Лучшей в мире коллекцией диких коз и горных баранов. История ее длинная. Когда старый зоопарк располагался на окраине Кадриорга, вдоль естественной известняковой скалы, мы по всему Союзу искали соответствующих животных. Нашли и с тех пор бережем эту коллекцию. Правда, здесь, на новом месте, где было плоско и почти болото, пришлось построить им искусственные горки... Большую ценность представляют и группа наших журавлей, орлы и грифы, относительно много у нас сов разных, умеем разводить виды, какие мало где разводят.
– Помнится, в нашем зоопарке как-то родились пеликанята, тоже чуть ли не впервые в бывшем Союзе...
– Да много было такого, что принесло нам славу. Я сейчас говорю о том, что мне лично ближе всего. Так вот эта леопардовая вольера. Там ведь и растения высажены, произрастающие в Приморском крае. Известный российский художник-анималист Виталий Новиков подарил на скульптуру этого животного. Это мое самое любимое место в нашем зоопарке. Хотя это пока только наметки будущей территории дальневосточного животного мира, которая, верю, когда-нибудь у нас появится. Здесь будут обитать красные волки, пятнистые олени, харзы, кабарги... Переселим сюда белоплечих орланов, которые пока живут в общей компании. Тигры будут обитать в своей долине. Я зримо представляю островок того региона, который я очень люблю, скучаю о нем. Там как раз сейчас начинается работа по спасению амурских леопардов, программа запуска в дикую природу – на южных склонах Сихотэ-Алиня – рожденных в неволе леопардов, в которой мы тоже участвуем. Если бы мне было не 65, а 25 лет, точно уехал бы туда.
– Так далеко от родины вас тянет... А где она, кстати, ваша малая родина?
– Считаю себя сааремааским. Правда, родился в Таллинне. Только потому, что отец, вернувшись с войны, познакомился здесь с девушкой, они поженились, а вскоре после моего рождения семья переехала на Сааремаа, родину отца. Там я и провел детство, в деревне. С малых лет окунулся в мир живности и влюбился в него. Первой моей учительницей природоведения была бабушка, от которой я узнал названия всех букашек, птичек, растений. Отец же, учитель истории, решил, что его сын – чокнутый по этой части, и после восьмого класса отправил меня получать среднее образование подальше от всех этих букашек-козявок – в Таллинн, к тетке. Но было уже поздно. Чокнутым я так и остался.
ПОДВИГ ТАНИ МИЛЮТИНОЙ
– Возвращаясь к будущему облику зоопарка, как он вам видится... Вероятно, нужны большие деньги. Но ведь финансирование подобного учреждения не было и никогда не будет приоритетом для бюджета ни государства, ни города.
– Я понимаю. Но есть же пределы, ниже которых опускаться просто неприлично! Особенно обидно, когда видишь, куда уходят деньги...
– А сколько вам надо денег?
– Если бы мы в старых деньгах, в кронах, получали по 100 миллионов в год, лет через восемь вы увидели бы совершенно новый современный зоопарк. Благо, в чем мы точно не нуждаемся, так это в территории, ее достаточно. Помимо всего прочего дополнили бы коллекцию животных, которая уже 30 лет не пополнялась.
– Суммы вы назвали, по-моему, нереальные.
– Недавно я был в Хельсинкском зоопарке. У них на реализацию программы развития гарантированы 100 млн. евро в течение десяти лет. Там это реально. И потом, есть еще один источник финансирования – частные пожертвования. Это добрая традиция, сложившаяся в цивилизованном мире. Я видел финансовые отчеты многих зоопарков мира, там фигурируют миллионные цифры пожертвований в долларах. Мы вроде бы тоже причисляем себя к цивилизованному миру, но эта традиция почему-то не прививается. Пожертвования есть, примерно на миллионно крон в год в общей сложности. Мы благодарны этим людям, но это же так мало. Содержание только трех наших слонов обходится в треть этой суммы. К счастью, у них есть крестные отцы, как мы называем финнов, которые купили торговый центр «Рока-аль-Маре», что напротив, и сразу стали спонсорами зоопарка.
– Может, все же и у нас найдется меценат?
– Люди-то есть состоятельные. (Берет со стола газету Äripäev с портретом известного бизнесмена Федора Бермана на обложке – прим. А. Б.). Ведь только стоит захотеть этому человеку, и у нас на радость всем появилась бы, допустим, Тигровая долина имени Бермана. Миллион евро всего-то надо. Не хочет...
– Если попросить вас охарактеризовать коллектив Таллиннского зоопарка, что бы вы отметили в первую очередь?
– То, что здесь неистребимы советские пережитки.
– ???
– Люди готовы работать сутками не за деньги, а за идею. На Западе как? Посмотрел работник на часы – рабочий день закончился, пошел домой. Думаю, у них там никто не смог бы повторить подвиг Тани Милютиной, заведующей отделом млекопитающих. Серьезно заболел гривистый южноамериканский волк. Диагноз – ботулизм, тяжелая форма. Таня днями и ночами не отходила от него, чуть ли не спала рядом. И выходила волка!
ЖАЛЬ ЦИРКОВЫХ...
– При таком трепетном отношении к животным охота как вид досуга вам, наверное, глубоко претит? Хотя без нее, говорят, не обойтись.
– Действительно, охотничье дело – важная часть системы охраны природы. В частности, в плане регуляции поголовья тех или иных животных. Сейчас, например, развелось немыслимое количество лис и енотовидных собак. Как результат массовой вакцинации против бешенства. Мера оправданная, но что сейчас творится? Таксисты говорят, что ночами в городе бегает больше лисиц, чем кошек. Опасность нависла над тетеревами и глухарями, ведь все взаимосвязано... А что до меня, то почему же, охочусь иногда, правда, редко.
– Значит, и ружье у вас есть?
– Служебное. Нам полагается. Если зверь покинет место обитания, то первыми вызовут нас. На моем веку было два таких случая. Сначала медведь захотел погулять, потом ягуар. К счастью, оружие не понадобилось, так справились. Сейчас, если что, стреляли бы шприцами с усыпляющим средством, а тогда карабины были заряжены пулями.
– Как вы относитесь к животным в цирке?
– Конечно, и в зоопарке они живут в неволе, но здесь им все же предоставляется какая-то свобода, насколько возможно. В цирке этого и близко нет. Цирковые животные психологически изнасилованы, мне их безумно жалко. Как-то в Москве был в уголке Дурова, и мы с дрессировщиками зашли в помещение, где находились животные. Все они сразу стали делать трюки, которым обучены, рассчитывая получить угощение. Мне стало не по себе.
– Дома у вас есть животные?
– Сейчас уже нет. Лет пятнадцать жил карликовый пудель. А также удав. Вернее, удавиха. Как-то зимой в доме было очень холодно, Габриэла – так ее звали – замерзла. Тогда я обмотал змею вокруг тела, сверху натянул свитер. Так мы и провели вместе тот холодные вечер – я писал статью научную, Габриэла грелась у меня на груди... Долго она у нас жила. Но из уважения к ее женскому предназначению я отнес Габи в зоопарк и попросил ребят подобрать ей самца. Подобрали, встреча состоялась. Но случилась беда. В самый ответственный момент откладки яиц одно из них застряло в яйцеводе. Габи умерла. Это произошло во время моей командировки. Когда вернулся, и мне об этом сообщили, я был несчастен...
«МК-Эстония», 08.06.2011