Все останется незаконченным вечно

Он родился в Питере, вырос в Москве и долгое время жил вне России – как на Западе, так и на Востоке, – а несколько лет назад обосновался в Таллинне. Кирилл Боев – музыкант и художник, у которого только что состоялась первая выставка.

 Кирилл переехал из Москвы в Таллинн в 2008 году по романтически-бытовой причине: здесь у него образовалась семья. Он много чем занимался в жизни, но основная его профессия – пианист. Боев выступал во многих странах Европы, в Америке и в Азии, был лауреатом фестиваля камерной музыки в Японии.«Наверное, это от мамы передалось. Она пианистка с 50-летним стажем работы в музыкальной школе. Правда, сам я поначалу занимался музыкой неохотно, – рассказывает Кирилл. – Все изменилось после того, как мне лет в 12 или 13 довелось побывать на концерте великого Святослава Рихтера...»

Боев получил образование в музыкальном училище имени Гнесиных в эпоху, когда в России нарождался новый строй – капитализм. «Многие мои друзья-музыканты, как и все вокруг, ринулись в бизнес – кто жвачкой торговать, кто нефтью, – вспоминает Кирилл. – А мне это чуждо и скучно».

Он предпочел продолжить образование – в Высшей музыкальной школе в Кельне. Потом восемь лет там же жил и работал. В частности, был концертмейстером известного немецкого баса Курта Моля, который тоже оказал на молодого музыканта значительное влияние.

Там же Кирилл под руководством частных учителей освоил еще один инструмент – саксофон. «Мои московские преподаватели, узнав об этом, ужасались – как может серьезный пианист опускаться до саксофона! Но это было тогда, а сейчас, в пору интеграции всего и вся, отношение к таким сочетаниям более спокойное».

Из Германии Кирилл отправился прямиком в Страну восходящего солнца. Ему обещали работу, тоже связанную с музыкой, но по приезде выяснилось, что договоренности утратили силу. Кирилл рассудил: не возвращаться же домой, раз уж здесь оказался! В итоге он прожил еще восемь лет в Японии.

Конечно, Боев занимался в Токио и музыкой, даже освоил очередной музыкальный инструмент – трубу. Помогли бытовые обстоятельства: на фортепиано дома долго играть было неудобно – соседи за стенкой, – а для трубы есть приспособление с заглушкой, позволяющее слушать звук в наушниках. Позднее, вернувшись в Москву, Кирилл стал консультироваться с профессионалами, чтобы исправить недочеты в своей игре. Трубу он полюбил всерьез.

Одной музыкой, по словам Кирилла, в Японии не проживешь: это очень дорогая страна. Чего он только там не делал! Преподавал японцам английский язык, работал на заводе Toyota, готовил тофу – соевый творог, древний японский национальный продукт – у подножия легендарной Фудзи... Кирилл убедился в том, что Япония – удивительная страна, но очень уж своеобразная, так что восьми лет ему хватило. Он вернулся на родину.

И тут – новый поворот: работа звуко-оператором в арабской редакции телеканала Russia Today: «Мы делали для арабоязычной части мира передачи о культуре и природе России, а также о злободневных событиях». В качестве телевизионщика за эти два с половиной года он пять раз побывал на Украине, в том числе – в период первого Майдана. Тонкий ценитель и исполнитель Баха и Бетховена, Скрябина и Шостаковича толкался в гуще майданщиков, иногда и интервью брал, если корреспондента рядом не оказывалось, а упускать возможность было нельзя... «Когда год назад начался второй Майдан, я хорошо представлял себе, что это такое, – говорит Кирилл. – Оставим эту тему...»

Боев убежден, что никого не должны интересовать биографические подробности. Важно, что человек представляет собой здесь и сейчас. А чем и как он жил раньше – какое это имеет значение?

Так кто же он, Кирилл Боев, здесь, в Таллинне? Отчасти ответ на этот вопрос дают концертные афиши, на которых иногда можно увидеть его имя: Кирилл продолжает карьеру пианиста. Он также является органистом Кафедрального католического собора Святых Петра и Павла на улице Вене. Богослужения в этом соборе проходят на нескольких языках; Кирилл, сам по вероисповеданию католик, играет во время русской мессы – по воскресеньям, начиная с шести вечера.

Орган – четвертый его музыкальный инструмент. Органную музыку Кирилл полюбил с младых ногтей. И, кстати, уже тогда у него была возможность поехать в Эстонию, чтобы учиться у Хуго Лепнурма, основателя современной эстонской органной школы. Кирилл знает, что Лепнурм объезжал все сельские церкви с органами и дотошно описывал их обстановку.

«Хуго уже нет в живых, а его труды я видел в Музыкальной академии, – говорит Кирилл. – Кто знает, как бы все повернулось, если б я тогда сюда приехал... Но не сложилось, я решил остаться в Москве и учиться у Льва Николаевича Наумова, которого тоже очень уважал. И все-таки годы спустя мне было суждено приехать в Эстонию».

Более того, в каком-то смысле Кирилл продолжает дело, начатое Хуго Лепнурмом. Один из проектов, который он сейчас осуществляет, – перевод «в цифру» музыки эстонских органов. «Разумеется, даже самая совершенная запись не заменит живую музыку, – говорит Боев, – но мало ли что может случиться с инструментом в отдаленной деревянной церкви, да и не всегда туда доберешься...»

По словам Кирилла, в России сейчас тоже достаточно много органов, но размещаются они в основном в концертных залах, а это не то – даже при хорошей акустике: «Этот инструмент изначально создавался для церквей, причем для каждой строился индивидуально. Нет двух одинаковых органов, и всякий раз, когда мне доводится играть на новом органе, я открываю для себя что-то новое».

Он счастлив, что ему доверили сопровождать службы в главном католическом соборе Эстонии: играть в церкви – высшая ступень для музыканта-клавишника, выше просто некуда. И выше церковной музыки тоже нет ничего. «Я ничего не имею против хорошей мирской музыки, сам ее играю, но это всё ветви, а церковная музыка – ствол», – убежден Кирилл.

В декабре в Таллинне прошла – правда, только в течение трех дней – дебютная персональная выставка художника Кирилла Боева. Жанр – в основном абстрактная живопись.

Когда слушаешь, с каким увлечением художник рассуждает о своем творчестве и о живописи вообще, и не знаешь, с кем имеешь дело, легко решить, что Кирилл помешан на рисовании. Наверняка он всю жизнь только живописью и занимался!

Но нет, это тот самый Боев, музыкант. По его словам, по затратам времени музыка и живопись несравнимы. Если замысел картины можно долго вынашивать, занимаясь чем угодно, а потом сесть и быстро ее написать, то фортепиано требует ежедневных многочасовых упражнений – конечно, если ты хочешь играть хорошо.

С другой стороны, говорит Кирилл, сыграв последний аккорд, ты уже ничего не добавишь, мелодия исчезает где-то в вышине, а картина – вот она, перед тобой. Ты ждешь, когда она даст знать: «Я готова, мне больше ничего не надо», – но пока она не подает художнику знаков, тот постоянно что-то в нее добавляет. Начать работу легко, замыслы рождаются сами собой. Картину трудно закончить...

«Ба, да у вас тут кремлевская пропаганда!» – восклицает один из посетителей выставки, указывая на полотно, на котором вроде как написана фамилия президента России, правда, латинскими буквами. Во всяком случае, разглядеть эту фамилию куда легче, чем, скажем, нарисованного на соседней картине всадника.

«Помилуйте! – отвечет художник. – Тут если и есть пропаганда, то англосаксонская!» Действительно, называется картина по-английски – «Put in» («Вставить»). «Сам для себя в этой работе я вижу много подтекстов, как и в других картинах, – говорит Кирилл. – Но растолковывать никому ничего не буду, пусть всякий сам интерпретирует мои работы по своему усмотрению, если захочет. В конце концов,

не важно, что я изображаю – конкретный чайник или какую-то эмоцию, – важен результат, иначе говоря, возникновение внутренней связи зрителя с картиной».

По словам Кирилла, его как художника вдохновляет древнекитайский трактат о живописи, в котором сказано, что хорошей картине должна быть свойственна некоторая неуклюжесть, что привычное следует изображать непривычно, а избыточное мастерство убивает живопись. «Так называемая абстрактная живопись – это как раз и есть изображение реального с той или иной степенью необычности», – считает Боев.

В буклете выставки сказано, что живописью он занимается с 1983 года. «Конечно, это не значит, что именно тогда я впервые взял в руки кисти и краски, – пояснил Кирилл. – В ту пору я познакомился с художником Дмитрием Федоровичем Ткаченко и посетил в Манеже посмертную выставку Анатолия Зверева – вот еще два человека, оказавших на меня сильнейшее влияние».

О том, что Кирилл Боев – не совсем обычный художник, свидетельствуют небольшие перформансы, вписанные в контекст выставки.

Одна из живописных работ Кирилла Боева называется «У меня был Ка». Так начинается рассказ Велимира Хлебникова «Ка», которому посвящена картина Боева; «ка» древние египтяне называли одну из душ человека. Картина, в свою очередь, связана со специально сочиненной пьесой для фортепиано и трубы, которую Боев сам же исполняет на обоих инструментах, декламируя первые строки рассказа Хлебникова...

Кроме того, в первый день выставки приехавший из Москвы Стас Ефросинин, музыкант и певец, спел под аккомпанемент Кирилла «Антиформалистический раек» Шостаковича. Затем Кирилл взял саксофон и в дуэте со знакомым французским пианистом исполнил несколько вещей Пьяццоллы в ритме танго.

Второй день был посвящен музыкальному наследию Георгия Гурджиева, которое в Эстонии почти неизвестно. По словам музыковедов, один только Рейн Раннап когда-то однажды исполнял музыку Гурджиева. Этому загадочному человеку принадлежит множество маленьких пьес, сочиненных в 1920-е годы. При этом композитором, строго говоря, он не был и даже не играл ни на одном инструменте. А был философом, мистиком, путешественником...

Музыка это интересная. Вроде бы ничего особенного, но почему-то притягивает... «Я играл Гурджиева в разных аудиториях, и никого эта музыка не оставляет равнодушным, – говорит Кирилл. – Объяснить это трудно. Как невозможно рационально объяснить, почему, скажем, Моцарт гениальнее Россини».

Сам он впервые услышал Гурджиева в конце 70-х или начале 80-х годов: в руки Боева попали записи, сделанные американским джазменом Китом Джарреттом. Прослушав их, Кирилл был поражен тем, что эта музыка не вписывается ни в один традиционный ряд, но при этом ее хочется слушать и слушать. Он заинтересовался личностью неведомого ему автора, стал читать сочинения и самого Гурджиева, и его учеников, и книги о нем. В частности, о том, как Гурджиев с десятками учеников в годы Гражданской войны путешествовал по просторам России, дошел до горного Тибета, постигал таинства восточных эзотерических теорий и привносил их в западный мир...

«Вокруг фигуры Гурджиева много загадочного и туманного, но, судя по изысканиям исследователей, он действительно имел влияние на окружение последнего русского императора, а позднее – и Гитлера, и Сталина, – рассказывает Боев. – В одной английской книге рассказана такая байка: Гурджиев учился в семинарии вместе с Иосифом Джугашвили, Сталин якобы задолжал Гурджиеву два рубля, но долг так и не вернул. Потом всесильный диктатор очень хотел поймать Гурджиева, но тот всегда ускользал...»

На выставке Боева звучали и древние восточные молитвы, и современные стихи... Все это вместе по замыслу Кирилла должно было сложиться в нечто цельное. Теперь Боев готовит другой, «неформатный и шокирующий» проект, приуроченный к Дню памяти жертв Холокоста: выставка и музыкально-поэтическое представление в синагоге.

По словам Кирилла, в январе, возможно, подобное представление будет организовано еще раз, причем к нему добавятся сакральные танцы Гурджиева. Мистик оставил ведь и хореографическое наследие...

Свою выставку Кирилл Боев назвал «Закончить незаконченное». Для него в этих словах заключена ирония, ведь на самом деле сделать это невозможно. Кирилл вспоминает изречение индийского мыслителя Ошо: ничто никогда не заканчивается – все останется незаконченным вечно. И добавляет: «Может, высший смысл нашего бытия состоит именно в беспрерывных попытках завершить то, что завершению не подлежит...»

«День за Днем», 03.01.2015