Хроника пикирующего ТУ-124
Пассажирский самолет с десятками людей на борту средь бела дня падал на большой город – да трагедии оставались считанные секунды. Но все остались целы и невредимы...
Этот феноменальный случай произошел 21 августа 1963 года в Ленинграде. В истории гражданской авиации до этого не было ничего подобного. А для находившихся на борту самолета 52 человек – 45 пассажиров и 7 членов экипажа – 21 августа стало с тех пор вторым днем рождения. Для всех, кто в тот день утром сел в Таллинне в ТУ-124, чтобы лететь в Москву...
Если бы нечто аналогичное случилось в наши дни, все средства массовой информации только и трещали бы об этом, соревнуясь друг с другом, кто больше разузнает эксклюзивных подробностей. Но тогда, в 1960-е, в СССР все было иначе. Беспрецедентный в истории авиации случай почему-то решили засекретить. Почему – сегодня, в эпоху разгула гласности и беспредельной свободы слова, понять невозможно. Наверное, считалось, что советские самолеты – лучше в мире, и никаких неисправностей у них быть не может. А если и случаются иногда, то никому об этом знать не следует.
Однако это происшествие скрыть было невозможно: свидетелями драмы были не только летевшие в самолете люди, но и тысячи ленинградцев, ставшие очевидцами фантастического зрелища. Правда, короткие заметки все же успели появиться в некоторых газетах. В том числе в «Советской Эстонии».
И только уже в наше время в прессе стали появляться публикации с подробностями того, что 21 августа 1963 года с самолетом ТУ-124, совершавшим рейс по маршруту Таллинн – Москва. В том числе в нашем еженедельнике «День за Днём».
Осенью 1998 года у нас была перепечатана статья «Засекреченный подвиг» из московской газеты «Новые известия». Прочитав ее, нам в редакцию позвонил работник завода «Двигатель» Виктор Чацкий, который был пассажиром того рейса и хорошо помнит подробности. В том числе почерпнутые из подслушанного им доклада бортмеханика каким-то авиационным начальникам сразу после того, как все счастливо закончилось. Вот его рассказ.
Обрезало...
В тот день, 21 августа 1963 года, я, 30-летний работник завода «Двигатель», должен был лететь в Москву, чтобы уладить вопросы поступления в аспирантуру. Директор завода Кузнецов не только отпустил, но и сказал, что у меня есть возможность слетать бесплатно – все равно надо кого-то отправлять в командировку.
Самолет был полон. Помню, летела большая группа учеников Таллиннской 19-й средней школы. Очевидно, для многих из них это был первый в жизни полет на самолете.
Взлетели нормально. Но через десять минут, когда я только отстегнул привязной ремень, стюардесса велела вновь пристегнуться. Будет садиться, объяснила она. Самолет стал кружить над аэродромом, расположенный поблизости родной завод вижу, как на ладони. Как потом мы узнали, была повреждена передняя стойка шасси. Она и в рабочем положении не фиксировалась, и в гнездо не убиралась. Просто болталась.
Но в первые минуты полета было просто такое ощущение, что происходит что-то необычное. Оно усугубилось, когда механик, стюардесса и еще один молодой человек стали перетаскивать ручную кладь пассажиров, оставленную возле кабины, в хвостовую часть. Впрочем, делали они это вполне невозмутимо. Унесли и мой чемоданчик с ценными рабочими документами.
В Таллинне мы не сели, а полетели в Ленинград. Честно говоря, к этому моменту я стал здорово нервничать и не сразу понял, к какому городу мы подлетели. В «Новых известиях» пишут, что полетели туда потому, что в районе Таллинна испортилась погода. Механик говорил о других причинах: на ленинградском аэродроме, во-первых, полоса длиннее, а во-вторых, за время полета туда экипаж хотел попытаться отремонтироваться без посадки.
Круг за кругом летали вокруг города. Снижаясь над аэродромом и снова поднимаясь. Было хорошо видно, что внизу много пожарных машин и «скорой помощи», и как растаскивают самолеты. Потом снижаться перестали и просто летали по кругу. Видимо, вырабатывали топливо.
Перестал работать один двигатель. А когда самолет пошел на очередной круг, остановился и второй. «Обрезало» – как потом скажет механик на профессиональном, видимо, жаргоне. Кончилось топливо, хотя прибор показывал, что оно еще есть. В газете пишут – 2,5 тонны. Из рассказа механика мне запомнилась другая цифра – 1,6 тонны.
Кстати, кроме переднего шасси и топливомера была еще одна неисправность, о которой нигде не упоминается. Не работала вентиляция. Мы все задыхались и обливались потом. И только когда члены экипажа разбили фонарь (переднее смотровое окно), чтобы попытаться починить шасси с помощью какого-то шеста, в салоне дышать стало легче. Починить шасси они так и не смогли. К тому же, как сказано, самолет остался без топлива. В этот момент с земли последовала команда следовать к аэродрому напрямик. Чрезвычайно рискованная команда – ведь самолет в этот полуденный час мог рухнуть на самом оживленном месте большого города – но оказавшаяся спасительной для всех нас.
Этого я никогда не забуду: в абсолютной тишине полный народу самолет несется к земле, к городу... В «Новых известиях» этот момент называют планированием. Нет, наш самолет пикировал...
Без паники
Вы спрашиваете, думал ли я о том, что это, возможно, последние минуты моей жизни. Да, конечно. Думал о жене, которая скоро ждала рождения ребенка. Мы вместе ждали...
В руках у меня была газета «Советская Эстония». Я хотел делать на полях записи о том, как проходят эти последние минуты полета. Но постеснялся соседа. А соседом был Василий Иванович Трубачев, в ту пору начальник отдела снабжения нашего завода. Он летел в отпуск после операции.
Еще задолго до окончания полета я ему сказал, что посадка будет аварийная, но он отмахнулся: брось, мол, выдумывать... Паники среди пассажиров не было – это абсолютно точно. В салоне стояла тишина. Причиной это было неведение пассажиров о происходящем. Экипаж во главе с Виктором Мостовым не давал ни малейшего повода для паники. Хотя уже тот факт, что в воздухе мы находились три часа (а лету от Таллинна до Москвы час сорок) должен был нервировать.
И вот самолет наш пикирует к земле. А точнее – к Неве. Только в этот момент одна из пассажирок нарушила тишину: «Куда мы летим?! Там же вода!» Мостовой скомандовал: «Спокойно. Всем оставаться на своих местах. Садимся на воду».
Я услышал, как кто-то крикнул: «Витя, буксир!» Самолет дернулся и перевалился через встречное суденышко. Из статьи в «НИ» можно понять, что самолет, уже приводнившись, взмыл вверх, преодолевая неожиданное препятствие. Нет, в этот момент он был еще в воздухе. Там есть также ссылка на чье-то свидетельство, что самолет 200 метров прошел под водой. Это смешно. И по поверхности он не глиссировал. Шлепнулся в воду и остановился почти сразу. В полусотне шагов от железнодорожного Финляндского моста. А не между Литейным и Кировским, как показано на схеме в «НИ». Впроченм, что значит шлепнулся? О силе удара можно судить и по вырванному с «мясом» шасси.
В «НИ» было также написано, что встречный буксир тащит бревенчатый плот, но мне помнится, что он шел без плота, а лесосплав находился у берега. К нему этот буксир нас и подтянул. Повезло, что левое (а не правое) крыло ушло прямо под бревна, и пассажирам выходить из самолета было очень удобно. Мы действительно практически не замочили ноги. Первыми по команде Мостового вышли женщины с маленькими детьми, потом помогли сойти инвалиду, а большинство обошлись без помощи ожидавших на плоту пожарных.
Я вышел последним. Воды в салоне в этот момент было уже по щиколотку, и я пробрался к выходу по креслам. Вода проникала снизу. Покидая самолет, я посмотрел, не забыл ли кто чего в спешке. И нашел только фуражку летевшего с нами лейтенанта.
По бревнам к самолету бежали люди. Помню, как один объяснял другому, что это испытывают новый гидроплан... Здесь же я увидел Мостового. С виду чуть старше меня. Внешне невозмутимый во время полета, он пытался курить, но у него это плохо получалось – всего трясло...
Письмо пассажиров
Вскоре на набережную приземлился вертолет и увез экипаж. Остался только механик. Он и рассказал обо всем прибывшим на «Волге» высоким чинам. А я стоял рядом и слушал. Остался еще один пассажир из Свердловска (я видел его на нашем заводе). Как и я, он был озадачен судьбой своего чемоданчика с документами. Остальных пассажиров увезли в аэропорт. На проезжавшем мимо «интуристовском» автобусе, который остановили, а туристов высадили.
Что касается самолета, то он затонул не через 15 минут, как написано в «НИ», а гораздо позже. Его долго пытались удержать на плаву, выкачивая воду через шланги, закинутые внутрь корпуса сверху. Подняли самолет через пару дней с помощью мощного крана.
Мы все это время находились в аэропорту. Отнеслись к нам внимательно: обеспечили всем необходимым, женщины даже делали себе модную у ту пору стрижку а-ля Терешкова – бесплатно ведь. Интересно было наблюдать за некоторыми пассажирами. Давно ли были на волоске от гибели? А теперь уже скрупулезно составляли списки вещей с указанием стоимости (на случай компенсации), вплоть до зубной щетки...
Потом достали из изувеченного самолета багаж. И вручили владельцам, которые, оценив состояние вещей, заявили об ущербе. Получил и я свой чемоданчик с рабочими документами. До сих пор лежит где-то расписка. Выдали также всем и совершенно одинаковые чемоданы, с которыми мы и продолжили свой затянувшийся рейс в Москву. Но перед этим все подписали письмо, в котором действия экипажа назвали подвигом.
Технологический дефект
Из Москвы я возвращался в Таллинн также самолетом. Ожидая посадки на аэродроме, спросил у техников: не повторится ли нечто подобное? Они ответили, что их вины в том происшествии нет, так как данный узел перед полетом не проверяют. Причина же случившегося – технологический дефект. Техники сказали, что были проверены все самолеты, и аналогичный дефект был обнаружен еще у нескольких машин.
В те годы мне часто приходилось выезжать в командировки в Москву и другие города. Однажды, за несколько минут до отхода поезда в Таллинн, я встретил у Ленинградского вокзала тот самый экипаж. Бросился к своим спасителям, но меня не узнали. Успел спросить только одно: как с ними поступили? А то рассказывали, что даже наказать хотели... Нет, сказали, все нормально, были в профилактории. Мостовой записал мой телефон, обещал позвонить, когда будет в Таллинне. Как я узнал, он был в нашем городе в том же году в середине октября, встречался с корреспондентом «Советской Эстонии» Плетневой, но мне так и не позвонил.
Наградить или наказать?
После того, как мы опубликовали рассказ Виктора Чацкого, последовали еще несколько публикаций в разных изданиях об этом случае.
Еженедельник Eesti Ekspress обнародовал воспоминания другой пассажирки драматического рейса – Хелле Юксар, в то время ученицы младших классов, которая вместе с четырнадцатью товарищами по команде направлялась через Москву в Тбилиси на всесоюзные соревнования по гимнастике.
«Это было как в кино», – так представляется ей сейчас чудесное спасение. Воспоминания Виктора Чацкого содержат больше подробностей, что вполне объяснимо: ведь в 1963 году он был уже взрослым человеком, к тому же слышал доклад бортмеханика какому-то большому начальству после того, как все закончилось. Тем не менее, и Хелле Юксар подтверждает слова Чацкого, что на борту самолете не было никакой паники – экипаж не дал для этого повода. В течение всех трех часов, пока самолет находился в воздухе.
У одного из товарищей Хелле Юксар оказался с собой фотоаппарат. Выбравшись на берег, он и сделал уникальный снимок, запечатлевший фантастическую картину. Хотя оцепившие место происшествия мииционеры запрещали фотографировать, а тем кто на их глазах это сделал, велели засветить пленку.
Хелле Юксар отмечает, что их спасителя Виктора Мостового даже не наградили. В петербургской газете «Петровский курьер» за 19.10.1998 г. написано, что все-таки наградили – орденом Красной Звезды.
Надеемся, что насчет ордена – правда. Однако вопрос – награждать или наказывать – действительно стоял. Как пишут «НИ», по мнению комиссии Министерства гражданской авиации, экипаж вел себя «безграмотно и в полной растерянности». Между тем Иван Мулиджанов, один из руководителей МАК (Межгосударственный авиационный комитет), который тоже был членом комиссии по расследованию происшествия, говорит, что «экипаж вел себя спокойно, без паники, четко выполняя указания с земли». Если же верить «Петровскому курьеру», то заслуженный пилот СССР, профессор Академии гражданской авиации Анатолий Оркин по сей день уверен, что «Мостового и его подчиненных нужно было сурово наказать за разгильдяйство, а не награждать». Это издание сообщает также, что Таллиннский авиаотряд отчислил Мостового, но это неправда: экипаж Мостового никогда в нем не состоял, это был московский экипаж.
В чем конкретно обвинялся экипаж – об этом нигде не пишут.
Поскольку история попала в газеты, о событии сложилось общественное мнение, да и пассажиры написали коллективное письмо, в котором назвали действия экипажа подвигом.
Однако фамилия пилота, совершившего беспрецедентную посадку и тем самым спасшего жизни десятков людей, на долгие годы официально была предана забвению. Может, сама личность Мостового по каким-то причинам не подходила для того, чтобы его считать героем?
Как сложилась его дальнейшая судьба? Жив ли он? Никто ничего не знает.
«Петровский курьер» пишет, что Мостовой вскоре после аварийной посадки на Неву поступил в Академию гражданской авиации, вел себя там заносчиво, нахватал двоек и был отчислен. И никто, дескать, о нем не жалел...
Вот и все, что известно о пилоте, совершившем единственную в истории гражданской авиации успешную посадку пассажирского самолета на воду, предотвратив катастрофу с многочисленными жертвами.
"День за Днём", 20.11.1998 и 22.08.2003
***
ПРИМЕЧАНИЕ. Позже стали известны дополнительные подробности.
Среди пассажиров того рейса был митрополит Таллиннский Алексей Ридигер – будущий Патриарх Московский и всея Руси Алексий II.
Виктора Мостового все-таки не наградили. «Аэрофлот» представил его к награждению орденом (других членов экипажа – медалями), но указ подписан не был. Якобы генеральный конструктор Туполев воспротивился – мол, если экипаж представят как героев, которые попали в критическую ситуацию из-за неисправностей самолета (шасси, топливомер), то это бросит тень на КБ Туполева (ТУ-124 был совершенно новый самолет - эксплуатировался с октября 1962 года). Поэтому надо обвинить экипаж... В итоге Н. С. Хрущев принял компромиссное решение: не награждать и не наказывать. Если не считать наградой выделенную семье Мостового отдельную двухкомнатную квартиру. (До этого они всемером с другими родственниками ютились в «двушке».)
Так рассказала в интервью «Известиям» в 2009 году Жанна Мостовая, к тому времени уже вдова летчика. Она также подтвердила, что в Академии гражданской авиации Виктор действительно не доучился, но причины не раскрыла, заметив только, что «дело у него не пошло». В целом же характеризует мужа исключительно положительно.
В 1989 году семья эмигрировала в Израиль. Там же в 1997 году Виктор Яковлевич Мостовой скончался. Ему было 64 года.
,