«Живем теперь духовно…»
О чем писали в письмах друг другу простые советские люди
Житель Таллинна Эдуард Митченко обладает богатейшим эпистолярным архивом – сотни писем, которые были адресованы ему родными и друзьями в период с 1960-го по 1989 год. И даже те письма, которые он сам писал им, каким-то образом оказались в архиве. Обычные для своего времени, сейчас они представляют собой своеобразную хронику ушедшей эпохи.
Рядом с нами живет немало людей, которые помнят относительно не такие далекие времена, когда единственным средством связи между родственниками и друзьями, живущими вдали друг от друга, были письма, написанные на тетрадных листках. Их запечатывали в конверты и опускали в почтовый ящик, отправляя в далекий и зачастую долгий путь.
Они помнят, как это было мучительно – когда проходят дни, недели, а весточки от родного человека все нет и нет. И какое это было счастье – когда желанное письмо оказывалось в руках…
Эдуард Сергеевич Митченко – один из таких людей. Сейчас готовится к выходу его автобиография с эпистолярным приложением, а пока – небольшой обзор писем.
КСТАТИ, О ЗОНТИКАХ
Характеризуя советский период, многие сразу вспомнят слово «дефицит». Вот и в нашем массиве писем это явление нашло такое обильное отражение, что мы здесь можем привести лишь маленькую часть примеров.
Из Ростова – в Обнинск (здесь в учебном центре недолго служил офицер ВМФ Эдуард Митченко):
«Пишу карандашом, потому что в ручке кончились чернила, а в магазине их нет» (14.06.1964).
Из Омска – в Палдиски (здесь прошла основная часть его службы):
«Эдя, пожалуйста, купи Леночке авторучку. Если будет, то школьную. Разрешили им писать авторучками, а в продаже их здесь нет. Она мне почти каждый день напоминает: «Напишите дяде Эде, чтобы выслал мне авторучку». Если не будет школьной, можно любую. Вышли бандеролью» (без даты).
Из Ростова – в Палдиски:
«Привези пачки 4 какао «Наша марка», здесь нет совсем. И купи «Сильвы» № 4 или 5 – 15 тюбиков (10 Галка просила, а 5 – маме)» (23.08.67).
Из Москвы – в Палдиски:
«Аллочка, чулки я тебе, наверное, смогу достать. Это проще. Только скажи: тебе плотные? Или просто красивые, можно и тонкие? Напиши. Напиши, что еще нужно. Вдруг что-то я смогу достать? Иногда случайно попадаются хорошие вещи. Правда, в больших очередях я стоять не могу из-за недостатка времени» (06.11.1968).
Из Омска – в Палдиски:
«Эдинька, пожалуйста, пошли сахару ванильного, пакетиков пять, мишуры и дождя для елки, здесь этого ничего нет. В отношении перчаток Анатолию: возьми любые, хотя бы байковые. Аллочка, может, будут колготки, любые, размер Тани – 36, Лены – 38-40. Если будут дешевенькие кофточки трикотажные (такие, как ты нам посылала свои, розовую и беленькую), можно взять мне и Люде» (15.11.1968).
Из Омска – в Палдиски:
«Хотел преподнести жене в подарок к 8 марта болоньевый плащ. Ездил в течение двух недель в город. Есть все размеры, кроме 46-го, который ей нужен. Эдя, если будет возможность, купи, пожалуйста, плащ болонью, 46-й размер, рост 1-й или 2-й, цвет синий, черный или коричневый. Если есть, покупай и телеграммой сообщи в отношении денег, немедленно вышлем» (23.02.1970).
Из Москвы – в Палдиски:
«Аллочка, посмотри, пожалуйста, в вашем универмаге х/б нитки и штопку. Есть такая штопка по 50 г моток за 18 коп., красивых расцветок. У нас, когда она бывает, за ней давка хуже, чем за японскими зонтиками. Кстати, о зонтиках. Японских, наверное, не достать: их нет даже в валютном. Я видела в магазине с длинной ручкой, но с красивой «шапкой» из нейлона, по-моему, наши – 18 руб. Нужен тебе такой? Еще напиши размеры обуви у детей. Вдруг будет что-нибудь импортное?» (01.03.1973).
Из Палдиски – в Ростов:
«Появилась у меня хорошая обнова. Достал через Маргариту Михайловну рубашку белую. Ну, ту, о которой все время мечтал. Нейлоновую, с твердым воротничком. Рад! Очень!» (13.05.1966).
Случались удачи и покрупнее. Из Москвы – в Палдиски:
«Между прочим, Игорь в ДОСААФовскую лотерею выиграл «Москвича». Представляете? Правда, он до сих пор говорит «кажется», так как не может в это поверить. Действительно, трудно поверить» (31.01.1967).
ОСОБОЕ МНЕНИЕ
Чего-то не хватает в магазинах? Не беда! Зато – «Живем теперь духовно», как написала Эдуарду и Алле их друг Елена Зиновьева из Москвы, предваряя длинный перечень спектаклей и концертов, которые посмотрела и собирается посетить.
Много в письмах впечатлений о спектаклях и концертах – но мало места для цитат.
Говорят, Советская страна была самой читающей в мире. Огромное количество писателей и названий книг, упоминаемых в письмах, позволяет предположить, что это утверждение скорее правда, чем миф. Люди сообщали друг другу о том, какие книги прочитали и читают сейчас. И делились впечатлениями: «Книга стоящая, заставляет о многом задуматься»; «Книга написана своеобразно»; «Кажется, что автор сам пережил все то, что описывает»; «Особенно понравилась чистота отношений между мужчиной и женщиной»…
Сам Эдуард сообщает о себе невесте Алле:
«Я ужасный книголюб. Из таких, про кого говорят: хлебом не корми – дай книжку почитать…» (06.12.1962)
Правда, и здесь не обходилось без слова «достать»: «Вместо обещанных книг мне достали четырехтомник Есенина. Так что читаю Есенина»; «Читаю сейчас – наконец-то достала! – Евтушенко и Вознесенского».
Подробнее остановимся на знаковом для советской литературы произведении – повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», в которой впервые поднята тема сталинских репрессий. Опубликовать ее в начале 1960-х удалось благодаря короткому периоду «оттепели». Произведение вызвало сильный резонанс в обществе, и у 24-летнего лейтенанта Северного флота Эдуарда Митченко тоже было свое мнение – особое.
Объединенная цитата из двух его писем Алле:
«Закончил читать «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. Ничего подобного в литературе не встречал. Описывает почти документально жизнь каторжан, среди которых есть люди, подвергшиеся несправедливым репрессиям во время «культа». Глубокое сочувствие к пострадавшим и злость вызывает прочитанное. Напечатано в журнале «Новый мир», № 11 за прошлый год и в «Роман-газете» в январе этого года. Попадется – прочти.
Хотел написать на «Ивана Денисовича» отрицательную рецензию, так как уверен, что отрицательное воздействие этого произведения на общественность гораздо сильнее, чем положительное. Появление такого труда можно объяснить только велением времени – под шумок, так сказать.
Понимаешь, Алеся, Солженицын только констатирует факты, воспроизводит их почти с протокольной точностью. В этом нет особой заслуги. Человеку, который провел в лагере 8 лет, вряд ли это составило трудность. Проблем же он никаких не ставит. Нет борьбы. Нет динамики жизни. А если автор и выступает против старого, то косвенно. Слабовато. Книга написана вульгарным жаргоном, от которого коробит даже меня – мужчину. А что говорить о подростках, девчонках и мальчишках? Вряд ли такая литература будет способствовать духовному совершенствованию и уж никоим образом не увлечет на лучшие свершения в жизни. Если читала, согласна?
В общем, чувствую, что многое в этой книге не то. Как говорил Райкин: «Что-то есть. Есть, конечно. Но не то».
Стал подбирать материал для рецензии, забыв совершенно о выступлении Ильичева (Леонид Ильичев, секретарь ЦК КПСС, председатель Идеологической комиссии – А. Б.), в котором он положительно и довольно высоко оценил эту повесть от имени всей партии. Естественно, когда прочел выступление более внимательно, задумался. Ведь он говорит от имени партии. А по-моему, он не имел права так безапелляционно заявлять от имени всех. Возможно, таких, как я, не разделяющих этого мнения, не единицы. Возможно даже, что большинство. Но раз Ильичев поддержал Солженицына, это говорит о многом. А может быть, я заблуждаюсь? Перечитал вторично, с выписками. Затем еще раз. Мнение не изменилось. Наоборот – укоренилось. Но что теперь делать? Как поступила бы ты?» (10.02. и 19.02.1963).
Ответного суждения адресата я не нашел, а вот бывший классный руководитель Лев Павлович Затопляев, с которым Эдуард поделился теми же мыслями, ответил, но лаконично: «Что касается «Ивана Денисовича», мы поговорим с тобой об этом отдельно, когда приедешь».
Лев Павлович в духовном плане заменил Эдуарду отца, погибшего на войне, в письмах он так к нему и обращался: папа, папка или отец. А тот называл его сыном.
НАДО БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ!
Названия фильмов тоже в письмах так и мелькают – от «Баллады о солдате» и «Обыкновенного фашизма» до «Влюбленного пингвина» и «Приключений Питкина». О том, какое влияние оказывали некоторые фильмы на людей – пара цитат.
Эдуард – Алле:
«В воскресенье посмотрел к/ф «Люди и звери». Ты видела? Долго находился под впечатлением. О многом он заставляет задуматься. Казалось бы, повествуется там о давно минувшем. Что он может дать? Нет, все происходящее на экране теснейшим образом связано с настоящим. Заставляет более остро на все окружающее взглянуть. Да, много еще зла в людском сознании. Надо быть человеком! Всегда и во всем. Надо быть сильным духом, даже в мелочах быть достойным человеком. Поступать только хорошо. Приносить людям только радость» (19.02.1963).
Алла – Эдуарду:
«Сейчас, в который уже раз, смотрела кинофильм «Добровольцы». Ты помнишь его? Мне кажется, он никогда не сойдет с экранов. Как хорошо, что есть такие фильмы. Восхищаюсь героями, их отношением друг к другу. Буду стремиться к тому, чтобы и в нашей жизни с тобой все было похоже на них» (03.04.1966).
Еще несколько цитат на одну тему: «Вчера смотрели по телевизору спектакль театра Маяковского «Гостиница «Астория». Так хорошо играли артисты, что просто забываешь, что ты на спектакле!»; «Из театра Маяковского вечером будут транслировать спектакль «Кресло № 16», хочу посмотреть»; «Только что закончилась премьера телеспектакля Кантена и Беллэка «Регби» – такая чудесная вещь!»; «Сейчас посмотрели по телевизору хороший спектакль «Наташкин мост», транслировали из Москвы, я такие передачи стараюсь не пропускать».
Вывод из этого ряда сообщений, который можно продолжить, следует такой: в 1960-е годы вечером, или в прайм-тайм, как сказали бы сегодня, по телевизору, с его одним или двумя каналами, часто показывали спектакли московских театров.
О другой любимой передаче советских людей (а также об одном любимом певце) напоминает этот фрагмент письма Эдуарда из Ленинграда, где он находился в очередной командировке, жене в Ростов, где она была у родителей с младенцем-сыном:
«Тут идет слух, что Муслима Магомаева осудили на 7 лет, якобы за растление молодежи. Мы этому не поверили. Но из других источников есть сведения, что осудили якобы за изнасилование 9-летней девочки. Кошмар! Ты ничего об этом не слышала? И верится, и не верится. Слишком уж дикая версия. А вместе с тем возник вопрос: почему он не выступил на «Огоньке», посвященном 8 марта? Если бы было все нормально, вряд ли его обошли бы. Да и такие дикие разговоры, как правило, не беспочвенны» (21.03.1966).
Ответ:
«За Магомаева ничего не слышала, а тому, что слышал ты, я не верю!» (25.03.1966)
ЭТО НАШЕ, СОВЕТСКОЕ
В «Песне бюрократов» есть такие слова: «Мы не сеем, не пашем, не строим. Мы гордимся общественным строем». А между тем, и люди, которые, условно говоря, сеяли, пахали и строили, тоже гордились общественным строем, причем искренне, потому что не с трибуны вещали об этом по бумажке, как те бюрократы, а писали в обычных письмах.
Из Москвы – в Палдиски:
«Да, Эдик, не могу не поделиться с тобой впечатлениями о воздушном параде. Ты, наверное, видел по телевизору. А мне посчастливилось быть в Домодедово. Ты знаешь, Эдька, это просто сказка. Во-первых, все очень красиво было, а во-вторых, какая техника! Дух захватывает! И как приятно было, буквально до слез приятно (я не рисуюсь нисколько) сознавать, что все это наше, советское. А летчики какие молодцы: такое вытворяли в этих чудо-машинах, что не верилось, что это происходит наяву. Здорово!» (15.08.1967)
Впрочем, не только гордились, но и переживали за то, что не все в обществе хорошо. Лев Павлович в письмах Эдуарду особенно нещадно размазывал карьеристов с партбилетами в карманах, использовавших «святую красную книжицу» в корыстных целях.
Но советским строем – гордился. И нередко выражал свои чувства в стихах, которые присылал Эдуарду. Вот фрагмент стихотворения «1 мая»:
«Все кругом и ярко, и нарядно,
Много транспарантов и знамен,
На панно показаны наглядно
Рубежи, которые возьмем.
Красочно украшены колонны,
Люди оживленные в строю,
В песнях наших звонких и задорных
Славят мир и партию мою».
В другом письме он рассказал Эдуарду, как сидел в классе на уроке своего коллеги в те дни, когда проходил съезд КПСС, и под влиянием этого события прямо на уроке написал стихотворение о «великом партийном собрании». В том же духе, что и первомайское.
Как же, должно быть, удивился Эдуард, когда, готовясь к вступлению в партию и, естественно, попросив у Льва Павловича рекомендацию, получил такой ответ:
«Я знаю, сынок, что ты с чистым сердцем идешь в партию и будешь в ее рядах отстаивать ее чистоту. И горжусь, что именно у меня ты просишь рекомендацию. Но сынок! Я должен огорчить тебя. Пусть мое сердце будет вечной рекомендацией тебе! А той, которая нужна тебе, не могу дать, потому что я беспартийный…»
…Промчались годы. Наступили иные времена. И письма пошли иные. Эдуард Митченко – омским родственникам:
«Обстановка в Эстонии крайне обострилась <…> Принятый Закон о государственном языке и провозглашение 24 февраля Днем независимости со спуском флага ЭССР и подъемом вместо него национального трехцветного говорит о многом. Готовится Закон о гражданстве. По идее, этот закон все расставит по своим местам и даст ответ на вопрос, кто есть кто…» (10.03.1989).
Советской стране оставалось существовать чуть более двух лет. Наступала новая эпоха. А эта – уходила в прошлое. Вместе с ней и милые добрые письма на тетрадных листках.
"МК-Эстония", 14.11.2018